- Сакральный славянский язык в Церкви и культуре
- Православная Жизнь
- Православная Жизнь
- Церковнославянский язык сакральный, изначально предназначенный для общения человека с Богом — молитвы
- «. Все, кто искренне желают приобщиться вековой культуре Духа, легко найдут возможность освоиться с бесценным сокровищем священного славянского языка, который изумительно соответствует великим таинствам богослужения»
- Видео
Сакральный славянский язык в Церкви и культуре
Догматических и канонических запретов на богослужение на родном языке в Православной Церкви не существует, поэтому нет ничего непозволительного в том, чтобы перевести богослужение и на русский язык. Однако «все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает» (1 Кор. 10, 23). Эти апостольские слова вынуждают нас задуматься над всеми духовными последствиями такого перехода.
Великий русский учёный М.В. Ломоносов, наверное, первым всерьёз задумался над ролью славянского языка в русской культуре. В знаменитом Предисловии «О пользе книг церковных в российском языке» он оценивает эту роль как весьма благодетельную: благодаря славянскому языку было обеспечено единство русского языка и русской культуры.
Во-первых, славянский язык замедлил процессы диалектной дифференциации русского языка, благодаря чему «Народ Российский, по великому пространству обитающий, невзирая на дальное расстояние, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и селах». Упразднение славянского языка как богослужебного приведёт к тому, что вместо одного русского языка в богослужении появятся разные богослужебные языки.
Во-вторых, славянский язык замедлил процессы исторического развития русского языка, благодаря чему «Российский язык от Владимира до нынешняго веку, больше семи сот лет, не столько отменился, чтобы стараго разуметь не можно было». Славянский язык был исторической памятью русской культуры, объединял поколения верующих в одной молитве, воспитывал чувство Родины. Есть такое понятие: намоленная икона. Перед такой иконой тысячи и тысячи верующих многих поколений возносили благодарения, каялись в грехах, изливали просьбы. Об уничтожении таких намоленных святынь всегда особенно скорбит православное сердце. Таким же намоленным является и церковнославянский язык. Упразднение славянского языка не повлечёт ли за собой воспитание космополитических манкуртов, воспринимающих русскую землю не как святую землю, землю святых и мучеников, а как землю, пригодную лишь для коммунистических или демократических экспериментов?
Развивая идеи М.В. Ломоносова, нужно сказать следующее.
Рассуждения современных обновленцев о языке богослужения показывают, что они не отдают себе отчёта о предпосылках своего сознания. Едва ли они сами догадываются, что в основе их рассуждений лежит теория об условности, конвенциальности языкового знака. Эта теория широко распространилась по всему свету и стала в буквальном смысле слова предрассудком массового интеллигентского сознания под влиянием лингвистического учения швейцарского языковеда Ф. де Соссюра. Это учение явилось плодом протестантского богословия, которое психологизировало всё духовные, интеллектуальные и языковые явления. В результате установилось поверхностное понимание языка как чего-то внешнего и почти произвольного по отношению к мысли и духу, как внешней их словесной одежде, которая может быть той или другой.
Православная же теория утверждает онтологический статус языка: «Въ начале бе Слово, и Слово бе къ Богу, и Богъ бе Слово» (Ин. 1, 1). Язык есть язык Самого Бога и мiра, а отдельные человеческие языки суть приемники божественных и космических энергий, среда, в которой происходит встреча человека с Богом и мiром. Исторически по Промыслу Божию сложилось так, что в Русской Православной Церкви и русской культуре приемником божественных энергий и средой богообщения стал славянский язык. В этом его ничем не заменимая ценность. Славянский язык есть словесная икона, «иконописцем» которой является Дух Святой. На это можно возразить: если Дух дышит где хочет, то почему же Он не может дышать и в русском языке? На это возражение можно ответить: так уж сложилось в Предании Русской Православной Церкви, так уж устроено наше языковое сознание, о чём писал почти 200 лет назад А.С. Шишков. Когда, пишет он, я слышу: «Се, Жених грядет в полунощи», – то я вижу Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа; когда же я слышу: «Вон жених идёт в полночь», – то я никакого Христа тут не вижу.
Значит ли сказанное, что церковнославянский язык является сакральным языком? Осуждение трёхъязычной ереси означает, строго говоря, только лишь то, что нет и не может быть ограничения на количество языков, способных выразить Богооткровенную истину. Но язык, действительно её выразивший, тем самым становится священным. И надо сказать, что такие языки всегда в большей или меньшей степени отличаются от разговорного языка народа.
Славянский язык, как уже сказано, есть наша словесная икона, поэтому хранение славянского языка должно быть правилом Русской Православной Церкви. Догматически это можно обосновать так же, как и иконопочитание: как там мы поклоняемся не доскам и краске, а в видимом образе почитаем невидимый Первообраз, так и тут мы поклоняемся не звукам и грамматическим формам, а в слышимом образе поклоняемся неслышимому Первообразу.
Всякий, кто основательно изучал историю русского литературного языка, знает, что он возник благодаря тому, что к благородному божественному корню славянского языка был привит дичок русского слова, которое, однако, было «и собственным своим достатком велико» (Ломоносов). Славянский язык – лоза, а русский литературный язык – ветвь; привитая к лозе, эта ветвь дала обильные плоды древней и новой (классической) русской литературы. Велик и могуч язык русской литературы, но не надо забывать, что велик и могуч он благодаря своему корню.
Декретом Ленина церковнославянский язык перестал быть предметом школьного обучения. Выросли поколения, не знающие этого языка. И тут стало ясно, что язык – не просто средство человеческого общения, пусть и важнейшее; стало ясно, что он – среда богообщения. Уничтожение этой среды было составным элементом общего диавольского замысла, включавшего в себя уничтожение икон, разрушение храмов, то есть всего того, посредством чего православный христианин привык общаться с Богом. Когда эта среда была уничтожена, то оказалось, что у людей, особенно у детей, не оказалось органа для восприятия божественных энергий, наступила глухота к божественному, среди мирского словесного шума глас Божий просто нечем было услышать.
Отсечение славянского языка изменило языковую ситуацию в целом: исчез священный язык – и изменилась иерархия языковых ценностей, сместились все акценты и пропорции. То, что раньше гнездилось в языковом подполье и боялось выйти на свет, теперь нагло лезет в глаза и уши: нет священного – и нечего больше стыдиться. Примеры этого бесовского разгула у всех на виду и слуху: омерзительная матерная брань стала обычным явлением не только на улице, но и в литературе. Самое главное и самое ужасное заключается в том, что эта брань, сальный юмор, похабные анекдоты, всевозможные жаргоны, наглое похохатывание над всем и вся – всё это стремится стать нормой языкового употребления. Время от времени ревнители чистоты русского языка пытаются бороться с этой языковой грязью, но почти всегда безуспешно: ветвь, отсечённая от лозы, хиреет и дичает. Вместо великого и могучего русского языка у нас постепенно образовался убогий «совковый» новояз, шедеврами которого можно наслаждаться, открыв номер «Московского комсомольца» и тому подобных изданий.
Теперь нужно с горечью сказать о том, что в Русской Православной Церкви находятся священники, упраздняющие церковнославянский язык в богослужении. Славянский язык лишается своего последнего убежища – храма. Воистину, дело Ленина усилиями таких священнослужителей живёт и побеждает. Рассмотрим основной и единственный аргумент сторонников такого нововведения: славянский язык непонятен! Не подлежит сомнению, что этот аргумент является выражением буржуазного, мещанского требования: сделайте мне удобно! Непонятность славянского языка по большей части мнимая, и сетования на его непонятность изобличают в христианине ленивого раба, не пожелавшего приложить и малого усилия для того, чтобы приобрести сокровище.
Однако нельзя признать и того, что язык славянского перевода абсолютно безупречен. Изучение истории славянского перевода Св. Писания показывает, как много усилий прилагали древнеславянские переводчики и редакторы к тому, чтобы сделать славянский текст максимально выразительным и близким оригиналу. Но они же, увы, нередко жертвовали духом ради буквы, затемняли смысл Писания. Как реставратор снимает поздние наслоения и раскрывает первоначальный прекрасный лик, так и археограф может показать, каким был текст какой-либо книги в то или иное время. К сожалению, у нас нет научно-критического издания славянской Библии и других книг. В XIX – начале ХХ в. эту работу начинали такие выдающиеся филологи, как И.И. Евсеев, А.В. Михайлов, Г.А. Воскресенский. Эту работу необходимо было продолжить, ибо только на фундаменте научно-критического издания Евангелия, Апостола, других библейских и богослужебных книг можно сколько-нибудь обоснованно говорить об усовершенствовании славянского языка.
Текст – не догма, его язык может и, наверное, должен совершенствоваться для достижения максимально возможной выразительности. Однако это дело настолько тонкое и деликатное, особенно в отношении богослужебных текстов, что трудно даже представить себе, кто бы сейчас за него мог взяться. Для такой работы мало знать грамматику славянского языка, надо ещё быть знатоком церковного устава и греческого языка, разбираться в византийском стихосложении и поэтике, обладать профессиональной музыкальной культурой, а сверх того, – быть причастным Традиции, то есть церковному Преданию, а главное – любить церковнославянское богослужение! В этой связи можно напомнить о попытках реформы языка богослужения, имевших место в начале ХХ века.
К пересмотру богослужебных книг был привлечён цвет филологической науки того времени. В 1912–1913 годах были напечатаны и рекомендованы Святейшим Синодом к использованию в храмах «исправленные» Постная и Цветная Триоди. «Исправления» касались порядка слов, знаков препинания, падежного управления, замены причастий на глагольные формы, синонимических замен устарелых слов (например, 11-й член Символа веры в новой редакции звучал так: Чаю воскресения умерших), и союзных средств типа иже, яже, еже. Казалось бы, этот русифицированный славянский «новояз» должен был прийтись по вкусу «простому» народу, о благе которого так рьяно радели реформаторы, однако на деле вышло всё наоборот. Исправленные Триоди распространялись медленно и почти нигде не были приняты. Певчие по-прежнему пользовались старыми книгами, поскольку «исправленные» тексты порывали со сложившейся церковно-певческой традицией. Иначе говоря, именно церковный народ не принял «более понятных» книг, предпочтя им старые.
И последнее. История свидетельствует, что все попытки литургических и языковых реформ приходятся на годы социальных смут и потрясений; идеи реформ выдвигаются людьми со взвинченной психикой, одержимыми жаждой реформ ради реформ. Это заставляет предполагать, что истинные мотивы реформ гнездятся не в любви к славянскому языку, не в стремлении к его усовершенствованию, а в тщеславной жажде самоутверждения, которое неизбежно приведёт к расколу церковного единства.
На основании сказанного можно сделать следующие выводы:
1) славянский язык есть словесная икона; он должен быть признан такой же местночтимой святыней Русской Православной Церкви, как многие храмы и иконы;
2) хранение славянского языка должно быть правилом Русской Православной Церкви; догматические основания для этого, в сущности, те же, что и для иконопочитания;
3) должно быть продолжено научное исследование истории славянской Библии и её критическое издание для обоснованных предложений по усовершенствованию языка перевода;
4) необходимо расширить издание книг на славянском языке, причём издавать их нужно с лингвистическими комментариями, но без параллельного перевода (кроме учебных текстов), печатая их кириллицей, а не гражданским шрифтом (славянские тексты, набранные «гражданкой», производят такое же впечатление, какое производил бы иконостас, в котором вместо икон – их чёрно-белые фотокопии).
Православная Жизнь
В православной среде бытует мнение, что церковно-славянский, наряду с латынью, греческим и ивритом, является священным, особым языком общения с Богом за богослужением.
Апологеты этой позиции на столько уверены в своей правоте, что порой складывается впечатление, будто на тему непонятности людьми церковнославянского языка не было горьких рассуждений святителя Феофана Затворника ещё в XIX веке, как будто не было серьезных и напряженных дискуссий на соборе 1917-1918 гг., которые по меньшей мере свидетельствуют, что проблема есть, и её не решить благочестивыми замалчиваниями. Конечно, проще оставить, всё как есть, игнорировать историю богослужебного языка, делать вид, что проблем никаких нет, что воду мутит горстка масонов и обновленцев, проплаченных Госдепом. И гораздо сложнее – решить эту проблему.
На днях мне попалась статья одного православного публициста, ратующего за церковнославянский язык и решительно осуждающего предлагаемые Патриархом изменения.
В ответ на предложение читать Евангелие за богослужением по-русски автор, предполагая, что вполне разбирается в православной гомилетике, смело заявляет, что «на проповеди обычно этот же евангельский сюжет и так подробно истолковывается. Все знают, что прихожане – слушатели очень сознательные и всегда слушают батюшку, не отвлекаясь».
Сложно сказать, чего тут больше – наивности или нежелания понять, что не существует слушателей и ораторов вообще, а в каждом храме свои условия, своя аудитория и, соответственно, своя степень восприятия текстов.
Продолжая мысль публициста дальше, можно сказать, что и само богослужение нам не нужно. Батюшка должен лишь выйти и заявить тему для молитвы – «прославляем Воскресение Христово», например, – и тут же начать «подробно истолковывать сюжет». Но зачем его истолковывать, если само богослужение уже и есть толкование Писания?
Призыв Святейшего Патриарха к максимальному донесению смысла Священного Писания до православных христиан автор почему-то превращает в «модернизацию литургии», видимо не зная, что этот процесс – чтение Евангелия на языке молящегося народа – существует столько же, сколько существует само христианство.
Естественно, мы тут же слышим печально привычные штампы о том, что употребление русского Евангелия на богослужении «может свидетельствовать о плавном сползании к полному переводу службы на русский». «Сползание» – дивное словечко, показывающее подлинное отношение некоторых русских людей к своему родному языку.
Я вправе предположить, что эти люди не читают на русском языке сочинения святых отцов, труды по богословию, истории Церкви, церковному искусству, а где-то находят эти тексты на церковнославянском и наслаждаются ими. А может, просто ничего не читают, кроме ругани и статеек в СМИ? Откуда такое недоверие к родному языку?
Да опомнитесь уже! Все вообще научные дискуссии и исследования на любую церковную тему в России ведутся на русском языке. И никогда не на церковнославянском. И если вы не любите родной язык, это повод для стыда, а не для упрёков другим.
Второй штамп, тоже наивный и показательный, это предположение, что отрывки из Писания на богослужении на русском языке – это «апостасия, тенденция всё облегчать в надежде, что тогда воцерковленных людей будет побольше». Но ведь апостасия – это глобальное отпадение от Истины, от христианства. При чем тут чтение Священного Писания? А насчет «всё облегчать» уже давно замечено: хотите трудиться по-настоящему? Молитесь на языке оригинала: Писание на греческом, псалмы на иврите. И никаких послаблений!
Не менее наивный аргумент: «служба на японском не сделала японцев православными, а православные храмы, монастыри за рубежом, в Австралии или Франции, стараются включать в богослужение хотя бы фрагменты на ЦСЯ». Так и служба на церковнославянском не делает православных за рубежом или в России православными.
Вообще служба не делает православными, это удел свободного выбора человека, приступающего к таинствам и соблюдающего заповеди, среди которых про «священный язык» ни слова не сказано. И, кстати, по соблюдению заповедей в России дела не лучше, чем в любой другой стране. Достаточно вспомнить и про алкоголизм, и про наркоманию, и про аборты. Это что, чтение Евангелия на русском языке виновато? Русское богослужение? Так нет же, молится вся церковь только на ЦСЯ. Так что же, разве этот язык виноват в проблемах российского общества? Даже глупо так думать.
Автор повторяет любимый многими тезис, что ЦСЯ специально создан равноапостольными братьями как язык молитвы. Это было бы так, если бы святые братья и их ученики стали сочинять свои литургии, свои утрени и вечерни. Но нет, практически всё, что мы имеем от того периода – лишь буквальный калькированный перевод греческих текстов.
Очевидно, что публицист не был свидетелем того, как еженедельно католики со всего мира тысячами собираются на площади святого Петра в Ватикане, чтобы послушать поучение и получить благословение Римского Папы. Явно не видел автор польские города воскресным днём, когда совершается по шесть месс (литургий) подряд. Явно не имеет представления о всемирных съездах католической молодёжи, на последнем из которых в Панаме участвовало в мессе (причащалось) 700 000 человек (семьсот тысяч), а в Кракове в 2016 году причащалось 2 500 000 два миллиона пятьсот тысяч человек (эти открытые данные из сети – проверить их нетрудно). Естественно, что службы там проходят на национальных языках, а латынь используется только в ключевые моменты богослужения как язык, объединяющий всех католиков. Но у православных нет такого языка. Им мог бы стать греческий, но кроме «Κύριε ἐλέησον» и «Εἰς πολλὰ ἔτη, δέσποτα» мало кто из славян знает на нем ещё что-то.
При всех сложностях отношений с патриархом Варфоломеем мнение, что он «давно сослужит с католиками» – неправда. Впрочем, далеко не все православные разбираются в тонкостях церемониала присутствия глав церквей на церковных мероприятиях в гостях…
Опять же, называя «славянские Православные Церкви» «нашими верными союзниками», автор выдаёт желаемое за действительное. Я уж молчу про бессмысленное использование военной риторики.
Союзниками в чём? В следовании Христу? В соблюдении заповедей? В борьбе с дьяволом? А все остальные уже нам в этом не союзники? А есть что-то главнее? Просто подумайте!
И самая главная ошибка автора в том, что все желающие молиться на русском языке – все сплошь реформаторы и желают «отказаться от ЦСЯ». Не отказаться, не заменить, а дополнить. То есть продолжить тот же процесс, какой идёт всю историю христианства.
Перестаньте обманываться, уговаривая себя и остальных, что в православии существует «священный язык». Перестаньте закрывать глаза на тот факт, что святые Кирилл и Мефодий не заменили ересь трехъязычия на ересь четырёхъязычия, а дали возможность людям молиться на родном языке. И ровно того же самого хотят немногие люди в России. Дайте немногим выполнить желание святых просветителей славян. А те, кто не готов к этому, молитесь так, чтобы были видны плоды молитвы. Один из которых – стремление к истине.
Только наивные люди могут полагать, что проблема непонятности богослужения решается устройством «курсов ЦСЯ при храмах». Где вы собираетесь взять стольких специалистов по преподаванию языка, если от силы десять человек из ста способны пересказать на родном языке смысл услышанной в храме стихиры? Где вы собираетесь набирать желающих посещать эти курсы, если те, кто не понимает происходящего, как правило не страдают от праздности, а тянут семью и работают на нескольких работах?
Да и это, по крупному счету, неважно. Потому что невероятная наивность считать, что «достаточно освоить около 50-ти церковнославянских слов, чтобы понимать службу». Достаточно взять в руки только словарь церковно-славяно-русских паронимов (слов, одинаковых по написанию и разных по смыслу), чтобы понять, что проблема больше в разы!
Если изучение церковнославянского «повышает умственные способности», то почему среди выпускников семинарий, гимназий, воскресных школ и духовных училищ есть троечники, не умеющие грамотно писать по-русски?
Да, у Бога нет рук, кроме наших.
Но кроме рук неплохо бы пользоваться и головой!
Православная Жизнь
Язык, используемый в богослужении нашей Церкви, особенный. Качественным отличием церковнославянского языка от других является его первоначальная и до сих пор неизменная особая функция — считает Мирослав Май-Борода.
Жизнь любого христианина не мыслима без молитвы и богослужения. Нет на земле ничего более драгоценного для сердца верующего человека, чем Евхаристия. Литургия – это величайшее чудо на земле.
Вся земная жизнь нашего Спасителя это выражение Его бесконечной любви к нам. Своим участием в Литургии мы имеем возможность не просто вспоминать те далекие по времени от нас события, но и внутренне присоединиться к этой спасительной для нас жертве. За Литургией совершается великое Таинство, в котором Сам Христос всего Себя «предлагает в снедь» нам, верующим в Него. На Литургии каждый верующий имеет возможность и великую милость от Господа стать причастником «Хлеба, сошедшего с небес» (Ин.6,41). Весь суточный круг богослужения, а в идеале, и вся жизнь христианина — это подготовка к Евхаристии. Именно с событиями Домостроительства Божия о спасении рода человеческого связана вся богослужебная жизнь Православной Церкви, начиная с архитектуры, живописи и убранства храма и заканчивая молитвами, песнопениями и, самое главное, Таинствами. Богослужение, а в особенности Литургия —это центр жизни христианина. Очень верное определение смыслу и значению Литургии дал Николай Васильевич Гоголь: «Божественная литургия есть вечное повторение великого подвига любви, для нас совершившегося».
Церковнославянский язык сакральный, изначально предназначенный для общения человека с Богом — молитвы
Но важно быть не просто созерцателем этого чуда, нужно быть живым соучастником этой Божественной Трапезы. Поэтому вопрос сознательного участия в богослужении каждого верующего очень важен. И при этом, огромную роль играет богослужебный язык, который служит средством инкорпорирования человека в живую литургическую реалию.
Язык, используемый в богослужении нашей Церкви, особенный. Качественным отличием церковнославянского языка от других является его первоначальная и до сих пор неизменная особая функция. Это язык сакральный, богослужебный, изначально предназначенный для общения человека с Богом — молитвы. Он характерен именно своей обособленностью от разговорной речи, своим высоким стилем, своей возвышенностью над простым обыденным говором. Это не язык улиц, рынка, рабочих или деловых отношений, политики. Он никогда не был повседневным, бытовым языком. Только в период упадка (во время набегов татар на наши земли или турецкого войска на территории южных славян) церковнославянский язык мог проявлять тенденцию к смешению с бытовой речью.
Французский писатель Антуан де Ривароль говорил: «Только сделавшись мертвыми, языки становятся бессмертными». Вероятно, такое утверждение зиждется на том основании, что таковой язык перестает «загрязняться» атмосферой повседневной рутины, бытовыми проблемами и остается на порядок выше всей этой житейской суеты. Однако церковнославянский язык очень трудно отнести к разряду мертвых языков. Это язык живого общения верующих людей с Богом Живым и Царем вечным (Иер.10,10), освященный тысячелетним употреблением в богослужении и используемый и поныне.
«. Все, кто искренне желают приобщиться вековой культуре Духа, легко найдут возможность освоиться с бесценным сокровищем священного славянского языка, который изумительно соответствует великим таинствам богослужения»
Тем не менее, у некоторых людей сложился свой взгляд на то, что церковнославянский язык, как трудный для восприятия современного человека, не способствует осмыслению литургических текстов и делает службу непонятной, особенно для тех, кто только пришел в Церковь. Вопрос употребления за богослужением языка священного или повседневного — это дело, которое имеет существенное значение в практической жизни Церкви. Естественно, что получение всякого знания требует определенного усилия со стороны человека. Сейчас уровень образованности людей довольно высок. Знанием одного или нескольких иностранных языков в наши дни сложно кого-либо поразить. Многие даже учат языки, чтобы прочесть зарубежных классиков в оригинале. Однако вопрос о том, чтобы выучить некоторые неудобопонятные слова богослужебного языка возводится в ранг серьезной проблемы. Да и высказываются подобные мнения в большинстве своем не в кругу людей глубоко воцерковленных и активно принимающих участие в литургической жизни Церкви.
Московское “анонимное” Евангелие, изданное ок. 1558-1559 гг., начало Евангелия от Марка
Ученик преподобного Силуана Афонского архимандрит Софроний (Сахаров) говорил об этом так: «Почему бы понуждать Церковь к утере языка, необходимого для выражения свойственных ей высших форм богословия или духовных опытов? Все, кто искренне желают приобщиться вековой культуре Духа, легко найдут возможность освоиться с бесценным сокровищем священного славянского языка, который изумительно соответствует великим таинствам богослужения». Ведь церковнославянский язык на самом деле не настолько далек от понимания современному человеку, даже абсолютно невоцерковленному. Интересен тот факт, что латынь гораздо больше отличается от современных романских языков, нежели церковнославянский язык от нынешних славянских языков. Однако изучению латыни в светских учебных заведениях современных славянских государств придают куда более внимания, нежели изучению родного языка, церковнославянского. Как бы банально это не звучало, однако, как и в любом деле, кто хочет, тот ищет возможность, кто не хочет — ищет причины.
Еще в XVII веке наш земляк, писатель-полемист, афонский монах Иоанн Вышинский в своем послании «православным христианам, братствам и всем благочестивым», жившим на территории Украины под властью Польской короны, писал о силе и красоте церковнославянского языка следующее: «Сказую бо вам тайну великую: дьявол толикую зависть имеет на словенский язык, что едва жив от гнева, рад бы его совсем погубить, и всю борьбу свою на то двинул, чтобы его омерзить в отвращение и ненависть привести… Потому дьявол против словенского языка борьбу такую ведет, что язык этот плодоноснейший из всех языков и Богу любимейший, потому что без поганских хитростей и руководств». Увы, как не печально, не потеряли свою актуальность в некоторой мере эти слова и сегодня.
Великий миссионер Православной Церкви святитель Николай Японский, который до последнего дня своей жизни полагал огромные силы на перевод Священных и богослужебных текстов на японский язык, говорил: «Не перевод Евангелия и богослужения должен опускаться до уровня развития народной массы, а наоборот, верующие должны возвышаться до понимания евангельских и богослужебных текстов».
Вся суть возможной «непонятности» богослужения коренится отнюдь не в языке, а в природе тех высоких откровений, которые через него излагаются. Ведь для того, чтобы понимать происходящее во время богослужения человек должен быть знаком и со Священным Писанием, и с Преданием Церкви. А это снова вопрос личного желания и труда каждого человека в отдельности.
Православная Церковь никогда не осуждала и не запрещала совершать богослужение на национальном языке. Наша Церковь на протяжении всей истории всегда была хранительницей и культуры своего народа, и его языка. Первым делом любого миссионера всегда был перевод Библии и богослужебных текстов на понятное для местных жителей наречие. На своем родном языке служат верующие в Америке, Европе, Японии, желающие приходы УПЦ молятся на украинском языке. Но важно выяснить для себя следующее: церковнославянский язык отнюдь не чужой для нас, это также наш родной славянский язык, который составляет неотъемлемую часть нашей православной культуры. С ним тесно сроднилось и его бережно и почтительно сохраняет верующий народ. Его узаконили для нас вера и благоговение наших предков. Поэтому замена церковного языка повседневным могла бы обидеть трепетное чувство к нему многих православных.
Церковнославянский язык — это бесценное наследие нашей Церкви. Этот язык выразителен и вместителен. Это особый язык, употребление которого в Церкви освящено веками. Это священный язык, ведь он освящен трудами многих святых, будучи создан также святыми, братьями Кириллом и Мефодием, для святого дела — богослужения. Это язык нашей Церкви. Поэтому святой долг каждого из нас хранить это церковное наследие святых и с любовью передавать его следующим поколениям.
Мирослав Май-Борода, студент III курса КДА
По материалам журнала «Академический летописец»
Видео
АУДИО. Как звучал древнерусский язык? • Подкаст Arzamas о русском языке • s01e01Скачать
Славянский или русский язык в богослужении? — Осипов А.И.Скачать
Язык богослужения Церкви, церковнославянский язык, история возникновения. ЛекцияСкачать
Межславянский язык: что это и как его использоватьСкачать
Старославянский язык и его влияние на русский языкСкачать
Язык - самый главный источник греха. Почему говорят: "Язык мой - враг мой" ?Скачать