Разновидности языка Древней Руси.
В Киевском государстве функционировали три группы таких памятников:
— церковные,
— светские деловые,
— светские неделовые памятники.
Язык древнерусских деловых памятников. Процесс объединения восточных славян завершился во второй половине X века. В X–XI веках образовалось обширное древнерусское государство во главе с Киевом Население древнего Киева было смешанным, так как в столицу древнерусского государства прибывали люди со всех концов страны: с северо-запада и с северо-востока, из новгородских, псковских, смоленских и других земель. Вероятно, в первые годы существования Киева разговорный язык жителей города был пестрым, затем местные черты сглаживаются, образуется устойчивое языковое единство, так называемое древнекиевское койне
В деловых памятниках представлены многие особенности восточно-славянской речи:
1) полногласие: володѣти*, городъ, полонъ, соромъ, борода и др.;
2) ро, ло в начале слова: лодья, локоть, роба, розвяза- ти и др.;
3) начальное о: озеро, олень, одинъ и др.;
4) чна месте древнейших сочетаний *tj, *kt’: хочю, приходячи, дъчерь, ночь и др.;
5) ж на месте древнейшего сочетания *dj: нужа, вожь, промежю, жажа и др. 6) восточнославянская лексика: клепати – обвинять, голова – убитый, продажа – штраф, мовь – баня, гость – ку- пец, голважня – мера соли, видокъ – свидетель и др.;
7) синтаксические конструкции устной речи со слабой связью отдельных фрагментов речевого целого, паратаксисом, особой связью частей текста – «цепным нанизыванием предложений», когда в грамматическую связь «однородного следования» вступают предложения, разнородные «по отношению к категории времени, модальности и лица». Например, в «Грамоте князя Мстислава Владими- ровича и его сына Всеволода» 1130 года: Се азъ, Мьстис- лавъ, Володимирь сынъ, дьржа русьску землю въ свое княже- ние, повелѣлъ ѣсмь сыну своему Всеволоду отдати буицѣ святому Георгиеви съ данию и съ вирами и съ продажами и вено вотское. Даже который князь по моемь княжении почьнеть хотѣти отяти у святого Георгия, а богъ буди за тѣмь и святая богородица, и тъ святый Георгии у него то отимаеть. И ты игумене Исаие. и вы братиѣ, донелѣ же ся миръ състоить, молите бога за мя и за моѣ дѣти.
Большинство филологов самым ранним деловым памятником считает «Русскую правду». «Русская правда» – оригинальный русский юридический памятник XI века (свод русских законов, составленный Ярославом и его сыновьями), открытый В.Н. Татищевым в 1738 году в одном из списков Новгородской летописи XIII века. Это была краткая редакция памятника, в дальнейшем нашли списки пространной и сокращенной редакции (всего обнаружено 110 списков, что говорит о широком распространении «Русской правды» в древности).
Фонетический облик деловых документов, в том числе и «Русской правды», свидетельствует о преобладании в них элементов живой восточнославянской речи.Прежде всего обращает на себя внимание обилие полногласных форм. В «Русской правде»: ворота, воротити, голова, городъ, дере- во, золото, корова, молоко, солодъ, холопъ и др. В тексте «Русской правды» находим сочетания ро, ло в начале слов: лодья, локоть, розвязати, роба, робьи. На месте древнейших сочетаний *tj, *kt’ употребляется преимущественно ч: ворочатися, закладаюче, хочю, во обчи. Старославянских форм и книжных слов в различных редакциях «Русской правды» мало, но они имеются: Старославянские формы в основном характерны для трафаретных зачинов, традиционных формул: Се азъ Мьстиславъ; Се азъ князь Олександръ и т.п., но в самом тексте грамот, как и в «Русской правде», преобладают русские формы, используется бытовая, социально-экономическая и общественно-политическая лексика, характеризующая быт и нравы Древней Руси. Например, в грамоте князя Мстислава и его сына Всеволода 1130 года: вира, продажа (виды штрафа за преступления), вено вотское (выкуп за невесту), осеньнее полюдие (осенняя дань); в грамоте смоленского князя Мстислава 1229 года: голова – (убитый), гривна, дружина, купець, послухъ, холопъ; в грамоте Александра Невского 1262 года: посадникъ, тысяцкии, куна.
Фонетический облик большинства слов в грамотах русский: Володимирь, дерево, соромъ, хочю, лодья, осень, одинъ, розныи и т.п. Таким образом, памятники делового письма хорошо отражают особенности живой восточнославянской речи, что подтверждает мнение многих лингвистов и литературоведов о том, что они представляют собою «литературную обработку норм дописьменного восточнославянского устного языка».
1. Язык древнерусских церковных памятников.
Большинство памятников XI–XIII веков, дошедших до нас. С принятием христианства Киевская Русь приняла и язык христианской книжности – старославянский, в основе которого был солунский диалект болгарской речи (южнославянской). Как уже было сказано, это был общелитературный язык славян, но варьировался он в зависимости от контактов с местной речью, в результате чего возникли различные редакции старославянского языка: болгарский, сербский, русский. Старославянский язык «местного извода» принято называть церковнославянским языком.
Первый восточнославянский датированный памятник, дошедший до нас, – «Остромирово Евангелие» 1056– 1057 годов, переписанное дьяком Григорием для новгородского посадника Остромира, к XII веку относятся «Мстиславово Евангелие» и«Юрьевское Евангелие». Сохранились рукописи псалтыри, миней (текстов богослужений) XI века и XII века, «Новгородские служебные минеи» 1095–1097 го- дов, апокрифы (о Данииле, Андрее Первозванном, апосто- лах Петре и Павле, об Илье Пророке), и в том числе – лю- бимое на Руси «Хождение богородицы по мукам» (XII век), «Изборник 1073 года» и «Изборник 1076 года» (сборники выписок из библейских книг, сочинений византийских богословов и проповедников: Иоанна Златоуста, Григория Нисского и др.), жития («Житие Иоанна Златоуста», «Житие Константина (Кирилла) философа» и др.). Был известен на Руси «Шестоднев» Иоанна Экзарха Болгарского – мифологическая история сотворения мира, «Физиолог» – сборник статей о свойствах реальных и легендарных животных, камней и деревьев с символико- аллегорическим толкованием, «Христианская топография» Козьмы Индикоплова (космографическое сочинение – сведения об истории и устройстве мира, о животных, растениях и т.п.), «Толковая Палея» – комментарии к библейским книгам, «своеобразная энциклопедия как богословских знаний, так и средневековых представлений об устройстве мироздания»
Появляются первые русские писатели – известные деятели русской церкви: митрополит Иларион, новгородский епископ Лука, игумен Печерского монастыря Феодосий, игумен Сильвестр, киевский митрополит Клемент Смолятич, епископ Кирилл Туровский, епископ Симон, монах Хутынского монастыря Антоний, оставившие нам прекрасные сочинения на церковнославянском языке. В этих сочинениях представлены следующие особенности церковнославянского языка:
1) ѫ и Ѧ, обозначавшие носовые звуки: стѫденьць, пѫть, врѣмѧ и др.;
2) начальное е: есень, езеро, елень, единъ;
4) шт на месте древнейших сочетаний *tj, *kt’: свѣшта, аште (аще), нощь, молѧштии и др.;
5) жд на месте *dj: межда (межа), вождь, нужда, жажда;
6) неполногласие: брѣгъ, врата, владети, гладъ, гла- ва и др.;
8) флексия тъ в третьем лице ед. и мн. числа наст. и простого буд. времени глагола (в древнерусском языке: ть). Например: отъвѣщаетъ, въжѧждетъ, глаголетъ и т.п.;
9) нестяженная форма имперфекта: привождааше, раждааше и др.;
10) лексика, не характерная для живой восточнославянской речи: абие (тотчас, внезапно), брашно (еда), алкати, аще, бо (ведь), витати (обитати), выя, глаголати, дес- ница, дондеже (пока не), крѣпость (сила), куща (хижина, палатка), мышца (рука), перси, пища, предтеча, събор, стог- на (улица, площадь), тварь и др.;
11) церковнославянский язык – письменный нормированный язык, представленный в образцовых текстах, где реализуется его синтаксическая система: строгое соотношение частей речевого целого, гипотаксис, развитая система сложноподчиненных предложений, обилие подчинительных союзов с четкой семантикой.
В XII веке «зарождается и быстро развивается оригинальная литература: агиография, торжественная проповедь. Эта литература, представляющая уже самостоятельный вклад восточных славян в мировой литературный процесс, почти сразу же достигает высоких образцов, в особенности в жанре торжественной проповеди, имевшей в данное время государственное значение» (проповеди Климентия Смолятича, Луки Жидяты, Кирилла Туровского, митрополита Илариона). Наиболее показательно в этом отношении «Слово о законе и благодати» XII века митрополита Илариона, свидетельствующее о глубоких познаниях первого русского митрополита в области истории церкви, духовного ораторского искусства, об умении проповедника пользоваться всеми стилистическими богатствами византийской и славянской церковной литературы.
Прекрасно владели церковнославянским языком Кирилл Туровский и Климент Смолятич. В произведениях других священнослужителей, особенно местных священников, нормы церковнославянского языка соблюдались не всегда. Однако наличие в церковных древнерусских памятниках восточнославянских элементов подтверждает существование двух языков или двух типов литературного языка на Руси. Церковнославянский язык не был родным для переписчиков, переводчиков и создателей текстов в Киевском государстве, они бессознательно вносили в свои или чужие сочинения элементы родного языка, местных говоров, что дало повод А.И. Соболевскому утверждать, что «славяно- русский язык церковнославянских текстов был различен в разных местах Древней Руси XI–XIII веков». Ср. в «Канонических ответах» митрополита Иоанна: Дажь не отидуть несвершении, Ясти же с ними нужою суще, Да не явимся, обидячи сихъ. В «Вопросах священников Кирика, Ильи и Саввы к новгородскому епископу Нифонту» (1130–1156): Еже пакы се въ пророцьствии, Иже отричающеся сотоны, ручѣ въздѣвати горѣ, вуторникъ и т.п. Эти факты не противоречат суждению о том, что церковные памятники создавались на церковнославянском языке, но владели им авторы сочинений, переводчики и переписчики в разной степени. Церковнославянский язык, или книжно-славянский тип древнерусского литературного языка, пользовался большим авторитетом у грамотных людей Киевской Руси, так как это был «язык Священного Писания, язык, на котором общаются с богом». Важным является то обстоятельство, что это был родственный язык, близкий по структуре живой восточнославянской речи, понятный древнерусским людям.
Вопрос о деловом языке Киевской Руси
Существуют различные точки зрения на деловой язык Киевской Руси.
1. ДЯ – разновидность литературного языка КР. Этой точки зрения придерживались Л.П. Якубинский, Ф.П. Филин, С.П. Обнорский, который считал, что литературный деловой язык существовал до X-XI вв.
А. М. Селищев, возражая С. П. Обнорскому, который объяснял специфику языка «Русской правды» в р е м е н е м ее создания (до начала старославянского влияния), писал: «Близость к живой народной речи обусловлена была не тем, что то был начальный момент его письменного применения, а с о д е р ж а н и е м речи, с ф е р о й применения ее … Не только стиль, но и т о ч н о с т ь с о д е р ж а н и я деловой речи, документальная точность требовала применения соответствующих слов — слов русских определенного значения» (ВЯ, 1957, № 4). [132, 59]. По этому поводу А.А. Шахматов еще в 1913 г. заметил, говоря о языке «Русской правды»: «Письменная передача закрепила готовый образцовый устный текст: кодификация произошла в живой речи, а не на письме».
2. ДЯ не является разновидностью литературного языка. В.В. Виноградов в работе «Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка» писал: «Литературный язык … даже по отношению к древнерусской эпохе нельзя смешивать и отождествлять с «письменно-деловым языком», т.к. письменно-деловая речь, «одним краем касается литературного языка, а другим уходит в гущу народно-разговорной диалектной речи» (с.135).
Основные черты ДЯ КР.
1.Близость делового языка Киевской Руси к разговорному русскому языку того времени несомненна, однако деловой язык по своей организации серьезно отличался от разговорного языка.
2. Деловой текст не представлял собой цепи спонтанных реплик. Но он не представлял собой и монолога в том смысле этого слова, который придавал ему Л. В. Щерба. Если говорить о «Русской правде», то ее текст состоит в основном из цепи формулировок, каждая из которых в синтаксическом плане представляет собой чаще всего условную конструкцию. Например:
Аже кто ударить мечемь, не вынез его, или рукоятью, то 12 гривне продаже за обиду. Обработанность делового текста очевидна, по она имеет специфический характер. Из всех типов синтаксических связей выдвигаются на первый план и занимают господствующее положение связи условные.
3. Лексика и фразеология делового языка относятся главным образом к сфере государственно-юридической и общественно- политической жизни. В этой сфере она обнаруживает богатство и разнообразие, а также документальную точность. Приведем некоторые примеры юридических и общественно- политических терминов из «Русской правды»: правда — свод правил, законов; суд — разбор дела; клепати — обвинять; послух- свидетель, который что-либо слышал; видок — свидетель, который что-либо видел; послушество — выступление свидетеля; голова- убитый человек; головник — убийца; головничество —- убийство; тать — вор; татьба — воровство; продажа- штраф: розграбеж — конфискация имущества мн. др.
4. Преобладание исконно русских языковых элементов над книжно-славянскими.
В деловых памятниках представлены многие особенности восточнославянской речи:
1) полногласие: володети, городъ, полонъ, соромъ, борода и др;
2) ро, ло в начале слова: лодья, локоть, роба, розвязати и др.;
3) начальное о: озеро, олень, одинъ н др.;
4) ч на месте древнейших сочетаний *tj: хочю. приходячи, дъчерь, ночь и др.;
5) ж на месте древнейшего сочетания *dj: нужа, вожь, промежю, жажа и др.
5. Однако в деловых текстах встречаются и книжно-славянские элементы. По наблюдениям А. М. Селищева, книжные элементы в тексте «Русской правды»:
2) использование ст.-сл. чрћво; рћ обычно предавался русскими писцами как ре.
4) использование форм аориста в соответствии с его значением: по Ярославе же … сынове его … отложиша оубиение за голову. и др.
6. Отсутствие типологических формул делового характера.
В период Киевской Руси деловой язык был слабо связан с языком собственно литературным. Обусловлено это было прежде всего разграниченностью сфер функционирования этих разновидностей древнерусского языка. Собственно литературный язык функционировал в литературных произведениях, предназначенных для чтения, а деловой язык функционировал в документах, назначение которых было практическим. Содержание деловых документов относилось к сфере юридических и имущественных отношений (международные договоры также относились преимущественно к этой сфере). Можно считать, что в период Киевской Руси специфичный по своему содержанию и назначению деловой язык не обнаруживал активных живых связей ни с книжно-славянским, ни с народно-литературным типами древнерусского литературного языка.
Литературный язык Киевской Руси
Как известно, из всех языков индоевропейской семьи праславянский язык дольше всех сохранил свое единство (до V-VIвеков н.э.). Выделявшиеся родовые племена говорили на очень близких наречиях, несмотря на расселение по бескрайним просторам Восточной Европы. После образования восточнославянскими племенами Киевской Руси (IXвек) у них, из-за близости диалектов, не возникало языковых проблем. А вскоре исчезло и деление на племена полян, северян, дулебов и проч. В летописях Киевской Руси фигурируют понятия: русская земля, руськи, русичи и т.д. Этот факт дает основание говорить о том, что к концу Xстолетия на территории Восточной Европы сложилась общность – древнерусский народ. И язык у русичей был единым. Дробиться же Русь начала уже не по племенному или языковому признакам, а исключительно по княжеским вотчинам.
В рассматриваемый нами период существовали следующие устойчивые формы языка:
1. Письменный язык обычного права, который в виде набора афоризмов, речений, формул сохранял действующие правовые нормы. Им пользовались князья, их поверенные при отправлении административных и судебных полномочий.
2. Язык международных и междукняжеских официальных стношений(посольские речи).
3. Язык религиозного культа. О его влиятельности говорит тот факт, что часть языческой религиозной терминологии была усвоена христианством во всех славянских землях (слова «Бог», «рай», «черт», «грех»).
4. Язык устной художественной словесности.
Письмо и грамотность могли иметь определённое распространение на Руси в X в.
Богатая христианская письменность пришла на Русь в готовом виде из Болгарии, в меньшем количестве из Чехии. Потребность церковного богослужения в восточнославянских землях обеспечивались рукописным копированием южно- и западнославянских оригиналов, написанных на церковнославянском языке. В ходе переписки на Руси орфографическая норма южнославянских текстов больше или меньше нарушалась, ибо фонетика живой восточнославянской речи находилась в разногласии с орфографическими нормами, сложившимися на базе южнославянской фонетики. Нарушения были хаотичны и бессистемны, и это не был еще литературный язык восточных славян.
В течение XI-XIIвв. восточные славяне освоили все те письменные жанры, которые стали известны им в результате трансплантации на Русь южнославянской и западнославянской письменности.
Самой яркой чертой этогопериода являлось двуязычие.
Письменный литературный язык Киевского государства сформировался на основе церковнославянского (по сути древнеболгарского языка). А на каком языке говорили люди в Киевской Руси? – На русском. При этом на русском (древнерусском) писались тексты бытового и делового характера. Таким образом, функции церковнославянского и русского языков не совпадали. Один используется как язык культовый, религиозный, а другой – как разговорный, деловой и бытовой.
В области законодательства и судопроизводства использовался только русский язык.
О темпах развития форм письменного языка
Отдельные типы литературного языка развивались различными темпами.
1. Официальная книжно-славянская разновидность искусственно задерживалась в своём развитии, хранила устарелые грамматические формы и слова.
2. Язык деловой письменности, стоявший ближе к разговорной речи, отражал все происходившие в ней фонетические и грамматические изменения.
ПИСЬМЕННЫЕ ПАМЯТНИКИ КИЕВСКОЙ РУСИ
В правление Ярослава Мудрого (1016-1054) происходит небывалый расцвет Киевской Руси. Строительство монастырей, учреждение Киевской митрополии, рождение русского летописания способствовали возвышению авторитетаРусской земли. В подземных галереях собора Святой Софии в Киеве содержалось около 500 книг. Летописец сообщал: «..и собрал он писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык».
В 1037-1039 г.г. книжники Киевской митрополии составили древнейший свод, известный историкам как «Сказание о распространении христианства».
Центрами летописания были монастыри.
Политические идеи Ярослава Мудрого получили яркое воплощение в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона.
Это один из древнейших памятников древнерусской литературы, созданный за несколько десятилетий до «Повести временных лет». Для оригинальной литературы Древней Руси характерны большая идейная насыщенность и высокое художественное совершенство. Ее ярким представителем был митрополит Илларион, автор известного «Слова о законе и благодати», датируемого серединой XI века. В этом произведении четко проявляется мысль о необходимости единства Руси. Использовав форму церковной проповеди, Илларион создал политический трактат, в котором нашли отражение злободневные проблемы русской действительности. Противопоставляя «благодать» «закону», т.е. христианство иудаизму, Илларион отвергает свойственное иудаизму понятие богоизбранничества и утверждает идею перенесения небесного внимания и расположения с одного избранного народа на все человечество, равноправия всех народов.
Важнейшим источником по истории Киевской Руси наряду с летописью является «Русская Правда». В этом документе достаточно подробно говорится о существовавших в то время договорах: купли-продажи (людей, вещей, коней, а также самопродажи), займа (денег, вещей), кредитования (под проценты или без), личного найма (в услужение, для выполнения определенной работы); в нем четко регулируется правовое положение отдельных групп населения (зависимые и независимые), зафиксированы основные черты частного права. Но наиболее обширным и подробнее других изложенным разделом является раздел, посвященный преступлению и наказанию, а также судебному процессу в Древней Руси. До наших дней дошло более 100 списков Русской Правды. Все они распадаются на 3 основные редакции: краткую, пространную и сокращенную.
Древнейшей редакцией (подготовлена не позднее 1054 года) является Краткая Правда, состоящая из:
1) Правды Ярослава (ст.-18),
2) Правды Ярославичей (Изяслав, Всеволод, Святослав) (ст.-41),
3) Покона Вирного (определение порядка кормления вирников (княжеских слуг, сборщиков виры)),
4) Урока мостников (регулирование оплаты труда мостников – строителей мостовых, или, согласно некоторым версиям, строителей мостов).
Пространная редакция возникла не ранее 1113 года и связывается с именем Владимира Мономаха. Она разделяется на Суд Ярослава и Устав Владимира Мономаха.
Краткая редакция состоит из 43 статей. Первая ее часть, наиболее древняя, отмечает сохранение обычая кровной мести, отсутствие чёткой дифференциации размеров судебных штрафов в зависимости от социального статуса потерпевшего. Вторая часть отражает дальнейший процесс развития правовых отношений: включает повышенные штрафы за убийство привилегированных слоев общества.
«Повесть временных лет»
Составителем «Повести» был монах Киево-Печерского монастыря Преподобный Нестор Летописец (около 1050-1114 г.).
Повесть временных лет легла в основу многих позднейших сводов, в которых она обычно помещена в несколько измененном виде. Летописи уже с самого начала получают определенную классовую окраску. При своем возникновении летопись была памятником, составленным в верхах общества Киевской Руси, главным образом, в кругах, близких к князю. Поэтому центральными действующими фигурами летописей являются крупные феодалы, в первую очередь князья и епископы. На основании летописей можно составить почти полные биографии выдающихся князей и проследить их семейные связи.
«Слово о полку Игореве»
Известный памятник древнерусской литературы. В основе сюжета – неудачный поход русских князей на половцев, предпринятый новгород-северским князем Игорем Святославичем в 1185 году. «Слово» было написано XII века, вскоре после описываемого события. Проникнутое мотивами славянской народной поэзии с элементами языческой мифологии, по своему художественному языку и литературной значимости «Слово» стоит в ряду крупнейших достижений русского средневекового эпоса.
«Моление Даниила Заточника»
Написано как обращение к переяславско-суздальскому князю Ярославу Всеволодовичу в период с 1213 до 1236 г. Попавший в тяжелое положение автор просит князя о помощи. Некоторые исследователи считают «Моление Даниила Заточника» первым опытом древнерусской дворянской публицистики. Для стиля «Моления Даниила Заточника» характерны сочетание цитат из Библии, летописи с живой речью, а также сатира, направленная против бояр и духовенства. Отличается книжными познаниями автора, богатством образов, сатирическим отношением к окружающим. Нарочитая униженность сочетается с подчеркнутым умственным превосходством. Списки «Моления» относятся к XV-XVII векам и обнаруживают значительную его эволюцию.
Стили языка киевской руси
В предыдущей главе нами был сделан вывод о происхождении древнерусского литературно-письменного языка как результате органического слияния восточнославянской народной речи и письменного древнеславянского языка. В памятниках, относящихся к периоду XI—XII вв., древнерусский литературно-письменный язык проявляется по-разному, в зависимости от целевой направленности и содержания тех произведений, которые он обслуживал. Естественно говорить поэтому о нескольких жанрово-стилистических ответвлениях литературно-письменного языка, или, иначе, о типах литературного языка древнейшей эпохи.
Вопрос о классификации таких разновидностей, или типов, языка в научных трудах и учебных пособиях трактуется различно и может быть признан одним из сложнейших вопросов русистики. Как нам кажется, главная трудность проблемы заключается в неточном употреблении и неразработанности терминов, которыми пользуются филологи, занимающиеся историей русского языка. Не решена также весьма сложная и запутанная проблема соотношения между древнеславянским языком русского извода и собственно древнерусским литературно-письменным языком в древнейший период его бытования. Неясен вопрос о двуязычии в Киевском государстве. Однако невзирая на трудности, встречающиеся на пути исследователя, эта проблема должна получить положительное решение хотя бы в порядке рабочей гипотезы.
Как уже упоминалось, В. В. Виноградов говорил о двух типах древнерусского литературного языка: церковнокнижном, славянском, и народно-литературном, выводя одновременно за пределы литературного языка язык древнерусской деловой письменности. Подобная же трактовка данной проблемы имеется и в курсе лекций А. И. Горшкова. Г. О. Винокур, правда условно, считает возможным признавать три стилистические разновидности литературно-письменного языка в киевскую эпоху: язык деловой, язык церковнокнижный, или церковно-литературный, и язык светско-литературный.
Иную трактовку вопроса о стилистических разновидностях древнерусского литературного языка мы находим в работах А. И. Ефимова. Этот ученый во всех изданиях своей “Истории русского литературного языка” выделяет в литературном языке Древней Руси две группы стилей: светские и церковноЬогослужебные. К числу первых он относит: 1) письменно-деловой стиль, отраженный в таких юридических памятниках, как “Русская правда”, а также договорных, жалованных и других грамотах; 2) стиль литературно-художественного повествования, запечатленный в “Слове о полку Игореве”; 3) летописно-хроникальный стиль, который, по А. И. Ефимову, сложился и видоизменился в связи с развитием летописания; и, наконец, 4) эпистолярный, представленный частными письмами не только на пергамене, но и на бересте. Эти светские стили, как полагает А. И. Ефимов, формировались и развивались в единстве и взаимодействии с теми стилями, которые он именует церковноЬогослужебными: 1) литургические стили (евангелия, псалтири); 2) житийный стиль, в котором, согласно его мнению, сочетались речевые средства как церковнокнижного, так и разговорно-бытового происхождения; наконец, 3) проповеднический стиль, нашедший свое отражение в творениях Кирилла Туровского, Илариона и других авторов.
Однако А. И. Ефимов, по нашему мнению, прав, когда он говорит о единстве и целостности древнерусского литературного языка, возникших в результате взаимодействия двух различных языковых стихий.
Некоторые исследователи, как языковеды (Р. И. Аванесов), так и литературоведы (Д. С. Лихачев), склонны рассматривать языковую ситуацию в Киевском государстве как древнеславянско-древнерусское двуязычие. Во-первых, широко понимаемое двуязычие предполагает, что все произведения церковного содержания, а также все переводные произведения должны рассматриваться как памятники старославянского языка и лишь произведениям светского характера и памятникам деловой письменности, включая записи и приписки на церковных рукописях, дается право считаться памятниками русского языка. Такова позиция составителей “Словаря древнерусского языка XI—XIV вв.” Во-вторых, сторонники теории древнерусского двуязычия вынуждены бывают признать, что даже в пределах одного произведения тот или иной древнерусский автор мог переходить с древнерусского языка на старославянский и наоборот, в зависимости от затрагиваемой в произведении или в его отдельных частях тематики.
По нашему мнению, целесообразно все же исходить из понимания древнерусского литературно-письменного языка, во всяком случае для киевской эпохи, как единой и целостной, хотя и сложной языковой системы, что непосредственно вытекает из нашей концепции образования древнерусского литературного языка, изложенной в третьей главе. Естественно выделять в составе этого единого литературно-письменного языка отдельные жанрово-стилистические разновидности, или стилистические типы, языка. Из всех предлагаемых классификаций таких стилистических ответвлений древнерусского литературного языка для первоначальной киевской эпохи кажется наиболее рациональной та, в которой выделяются три основные жанрово-стилистические разновидности, а именно: церковнокнижная, как ее полярная противоположность в стилистическом отношении — деловая (собственно русская) и как результат взаимодействия обеих стилистических систем — собственно литературная (светско-литературная). Естественно, что подобное трехчастное членение предполагает и промежуточные звенья классификации — памятники, в которых объединяются различные языковые черты.
Перечисленные стилистические разновидности древнерусского литературно-письменного языка отличались друг от друга преимущественно пропорцией образовавших их книжно-славянских и восточнославянских речевых элементов. В первой из них при безусловном преобладании книжно-славянской речевой стихии присутствуют в более или менее значительном числе отдельные восточнославянские речевые элементы, преимущественно как лексические отражения русских реалий, а также отдельные грамматические восточнославянизмы. Язык деловых памятников, будучи в основном русским, не лишен, однако, отдельных старославянских, книжных внесений в области как лексики и фразеологии, так и грамматики. Наконец, собственно литературный язык, как уже сказано, образовывался в результате взаимодействия и органического соединения обоих стилистически окрашенных элементов с преобладанием того или другого в зависимости от тематики и содержания соответствующего произведения или его части.
К текстам, в которых выделяется собственно русский письменный язык того времени, мы причисляем все без исключения произведения делового или юридического содержания, независимо от использования при их составлении того или иного писчего материала. К данной группе мы отнесем и “Русскую правду”, и тексты древнейших договоров, и многочисленные грамоты, как пергаменные, так и списки с них на бумаге, сделанные позднее, и, наконец, в эту же группу мы включаем и грамоты на бересте, за исключением тех из них, которые можно было бы назвать образцами “малограмотных написаний”.
К памятникам собственно литературной стилистической разновидности древнерусского языка мы относим такие произведения светского содержания, как летописи, хотя приходится учитывать разнохарактерность их состава и возможность иностильных вкраплений в их текст. С одной стороны, это отступления церковнокнижного содержания и стиля, как, например, известное “Поучение о казнях божиих” в составе “Повести временных лет” под 1093 г. или житийные повести о постриженниках Печерского монастыря в том же памятнике. С другой стороны, это документальные внесения в текст, как, например, список с договоров между древнейшими киевскими князьями и византийским правительством под 907, 912, 945, 971 гг. и др. Кроме летописей, к группе собственно литературных памятников мы относим произведения Владимира Мономаха (с теми же оговорками, что и относительно летописей) и такие произведения, как “Слово о полку Игореве” или “Моление Даниила Заточника”. Сюда же примыкают и произведения жанра “Хожений”, начиная с “Хожения Игумена Даниила” и др. Несомненно, к этой же жанрово-стилистической разновидности литературного языка примыкают в стилистическом отношении памятники древнерусской переводной литературы, заведомо или с большой долей вероятности переведенные на Руси, в особенности произведения светского характера, такие как “Александрия”, “История Иудейской войны” Иосифа Флавия, “Повесть об Акире”, “Девгеньево деяние” и др. Эти переводные памятники предоставляют особенно широкий простор для историко-стилистических наблюдений и по их относительно большому объему в сравнении с литературой оригинальной, и по разнообразию содержания и интонационной окраски.
Заметим еще раз, что мы не отвергаем тексты тех или иных собственно литературных произведений, оригинальных и переводных, если они дошли до нас не в подлинниках, а в более или менее поздних списках. Естественно, что при историко-лингвистическом и стилистическом анализе текстов подобного рода требуется особая осторожность, однако лексико-фразеологический и стилистический характер текста может быть, несомненно, признан более устойчивым во времени, чем его орфографические, фонетические и грамматические языковые черты.
Далее, в данной главе и в следующих за нею, мы даем опыты лингвостилистического анализа отдельных памятников древнерусской литературы и письменности киевской эпохи, начиная с памятников церковнокнижных по содержанию и стилю.
Обратимся к языку “Слова о Законе и Благодати” митрополита Илариона — ценнейшему произведению середины XI в.
“Слово о Законе и Благодати” приписывается Илариону, известному церковно-политическому деятелю эпохи Ярослава, поставленному им на Киевскую митрополию вопреки воле Византии, уроженцу Руси, опытному мастеру церковного витийства XI в. Выдающийся памятник искусства слова свидетельствует о большом стилистическом мастерстве его создателя, о высоком уровне речевой культуры в Киевском государстве того времени. “Слово о Законе и Благодати” до сих пор не изучалось в лингвостилистическом плане. Оно, к сожалению, не дошло до нас в подлиннике, и для изучения мы должны обращаться к спискам, самые старые из которых восходят ко времени не раньше рубежа XIII—XIV столетий, т. е. отстоят от момента создания памятника на два — два с половиной столетия.
Особую позицию в освещении вопроса о языке произведений Илариона заняли составители учебника по истории русского литературного языка, выпущенного во Львове,— В. В. Бродская и С. С. Цаленчук. В этой книге признается за языком Илариона восточнославянская речевая основа, авторы находят в “Слове. ” Илариона следы его знакомства с такими древнерусскими юридическими памятниками, как “Русская правда”, а к числу якобы восточнославянской лексики, встречающейся в его произведении, относят такие слова, как, например, девица или сноха, являющиеся общеславянскими.
Одной из причин того обстоятельства, что по поводу языка “Слова о Законе и Благодати” появились противоречивые и неосновательные высказывания, могло послужить то, что ученые не обращались к рукописям, сохранившим текст произведения, а ограничивались далеко не совершенными в текстологическом отношении изданиями. “Слово о Законе и Благодати” было впервые издано в 1844 г. А. В. Горским по единственному списку первой редакции памятника (Синодальный № 59I). Названным изданием и пользовались исследователи, судившие о языке “Слова. ”. Это же издание воспроизвел в своей монографии западногерманский славист Лудольф Мюллер.
Как показал Н. Н. Розов, публикация “Слова. ”, подготовленная А. В. Горским, неточна в лингвистическом отношении. А. В. Горский был вынужден идти навстречу пожеланиям тогдашних церковных властей, приспособляя язык памятника к тому стандарту церковнославянского языка, который преподавался в духовных учебных заведениях XIX в.
Для лингвистического изучения “Слова о Законе и Благодати” необходимо поэтому обратиться непосредственно к рукописям памятника. Старшим по времени из дошедших до нас списков “Слова о Законе и Благодати” может быть признан текст так называемых Финляндских отрывков. Правда, в названной рукописи он сохранился лишь в виде одного сравнительно небольшого фрагмента. Отрывок этот, состоящий из одного листа, исписанного в два столбца с обеих сторон, по 33 строки в каждом столбце, содержит центральную часть речи Илариона (рукопись хранится в БАН под шифром Финл. №37).»
Текст отрывка был полностью опубликован в 1906 г. Ф. И. Покровским, который и отождествил отрывок с произведением Илариона. Вслед за И. И. Срезневским, впервые обратившим внимание на рукопись, Ф. И. Покровский датировал ее XII—XIII вв. Более пристальное палеографическое изучение отрывка позволило О. П. Лихачевой уточнить датировку рукописи и отнести ее к последней четверти XIII в. Показания данного списка должны быть признаны особенно ценными в текстологическом отношении, так как он со всей несомненностью восходит к эпохе до второго южнославянского влияния и потому свободен от искусственной славянизации языка, отразившейся в более поздних списках.
Сопоставление списка Ф с изданиями Горского и Мюллера показывает, что он сохраняет более достоверные и первоначальные в отношении языка чтения.
С грамматической стороны список Ф выявляет, как и следовало ожидать, большую архаичность в употреблении словоформ, чем другие списки и издания. Так, если в позднейших текстах формы супина обычно последовательно заменены аналогичными формами инфинитива, то в списке Ф систематически выдерживается употребление супина в функции обстоятельства цели при глаголах-сказуемых, обозначающих движение: “Приде на землю посЬтитъ ихъ” (Ф, 3, 21—22); “не придохъ разоритъ закона нъ исполнитъ” (Ф, 2, 19—21).
Характерна мена гласного а на о в корне слова заря: “и закон по семь яко веч(е)рнАя зоря погасе” (Ф, 4, 24—25). В других списках и изданиях — заря или зарЬ (им. п. мн. ч.).
Поскольку список Ф, без сомнения, переписывался на территории древней Новгородской земли, отмечается в нем фонетический новгородизм: “къ овчамъ погыбшимъ” (Ф, 2, 18). В остальных текстах закономерное овцамъ.
Таким образом, привлечение данных из древнейшего списка “Слова. ”, несмотря на его отрывочность, позволяет в какой-то степени уточнить наши представления о первоначальной языковой основе памятника.
Обратимся к главному списку первой редакции “Слова. ” Илариона, положенному в основу изданий Горского и Мюллера. Названный список с достаточной точностью был воспроизведен Н. Н. Розовым в 1963 г. Этому исследователю на основании палеографических данных удалось внести поправку в общепринятую датировку списка Синод. № 591 и отнести его не к XVI в., как это было принято до сих пор, а к XV в. Наиболее ценный в текстологическом отношении список оказался, таким образом, на целое столетие древнее, что многократно повышает авторитетность его языковых показаний.
Список С содержит текст памятника, подвергшийся второму южнославянскому влиянию. Об этом свидетельствует систематическое употребление в нем буквы “юс большой” не только на месте этимологического носового гласного, но и вообще взамен графемы су, а также написание гласной а без йотации после других гласных: “от всякоа рати и планета” (С, 1946, 19). Приведем еще такое сугубо славянизированное написание: “не въздЬваемъ бо рукъ нашихъ к бгV тVж(д)ему” (с 198а, 4-5).
Очевидно, под воздействием того же второго южнославянского влияния форма полониша, которую мы отметили в списке Ф, заменена в С обычной церковнославянской плЬниша (С, 179а, 18). Однако тем показательнее для первоначальной языковой основы памятника, сохраненной вопреки славянизирующей моде текстом С, такая черта, как написание имени киевского князя с полногласным сочетанием: Володимера. В тексте С читаем: “Похвалимъ же и мы, по силЬ нашей, малыми похвалами, великаа и дивнаа сътворшааго нашего учи-телА и наставника великаго кагана нашеа земли Володимера” (С, 1846, 12—18). В изданиях Горского и Мюллера в данном месте обычная церковнославянская форма этого имени: “Владимера” (М, 38, 11—12). Нет сомнения, что именно написание с полногласием стояло в протографе “Слова. ”. Это тем более очевидно, что несколько ниже в списке С сохранено и другое своеобразное написание того же имени с гласным о после буквы л в первом корне: “благороденъ от благородныих, каганъ наш Влодимер” (С, 185а, 9—10). Ср. подобное же написание с явным следом ранее стоявшего в тексте полногласия: “соущаа в работЬ в плоненiи” (С, 199а, 7—8). В изданиях в обоих случаях вместо отмеченных написаний — обычные церковнославянские с неполногласием: “Владимер” (М, 38, 20), “въ плЬненiи” (М, 51, 15—16).
Типичны для словоупотребления в нашем памятнике такие лексемы, как котора (в значении спор, ссора ) и робичичь ( сын раба ). Отметим: “и бываахV междю ими многы распрЬ и которы” (С, 1726, 3—4); “и бывааху между ними распря многы и которы” (М, 26, 21—22).
Слово котора, изредка встречающееся в собственно старославянских памятниках, например в “Супрасльской рукописи”, весьма обычно для восточнославянской письменности старшей поры.
Не менее часты в тексте С флексии местоимения женского рода с Ь в род. пад.: “от неЬ” (С, 1706, 10), “къ рабЬ еЬ” (С, 1706, 16). В изданиях эти флексии тоже изменены на церковнославянские “от нея” (М, 25, 1), “къ раб в ея” (М, 25, 5).
Отмеченные написания в тексте С, как нам кажется, могут восходить либо к протографу “Слова о Законе и Благодати”, либо к одному из старейших промежуточных списков первой древнейшей редакции памятника. Наблюдения над языком списков должны быть систематически продолжены по мере дальнейшего текстологического изучения памятника, плодотворно начатого Н. Н Розовым.
Однако уже и сейчас могли бы быть сделаны некоторые предварительные итоговые выводы. Во-первых, лингвистическое и текстологическое изучение памятника следует проводить не по несовершенным его изданиям, а непосредственно по рукописи Во-вторых, даже выборочное обращение к этим источникам обязывает нас отказаться от поверхностного и предвзятого представления о языке “Слова о Законе и Благодати” как о языке “безупречно старославянском”.
Другой литературный памятник, созданный на рубеже XI и XII вв., посвящен прославлению первых русских князей-мучеников. Это одно из выдающихся произведений древнерусской литературы киевского периода — “Сказание о Борисе и Глебе”, отличающееся от других памятников той же тематики и объемом, и стилистическим своеобразием.
В Древней Руси “Сказание о Борисе и Глебе” бытовало и переписывалось параллельно с другим большим произведением — “Чтением о Борисе и Глебе”, автором которого признается известный писатель конца XI в. Нестор, черноризец Печерского монастыря.
Вопрос об относительной древности обоих названных произведений до сих пор не может считаться окончательно решенным. Мы склоняемся к мнению, высказанному Н. Н. Ворониным, который признал “Сказание” возникшим позднее “Чтения” и окончательно сложившимся в первые десятилетия XII в. (после 1115 г.), когда в него были включены ранее созданные источники. Происхождение “Сказания”, по-видимому, связано с деятельностью клира, служившего при церкви в Вышгороде, куда мощи князей были торжественно перенесены при их канонизации.
Ценность “Сказания о Борисе и Глебе” для истории русского литературного языка определяется не только ранним временем его создания, но еще и тем, что это произведение дошло до нас в древнейшем списке в “Успенском сборнике”,переписанном не позднее рубежа XII—XIII вв. Таким образом, расстояние между временем окончательного сложения памятника и датой дошедшего до нас списка не превышает ста лет.
“Сказание о Борисе и Глебе” принадлежит к числу наиболее ранних образцов древнерусского агиографического жанра и потому неразрывно связано с церковной традицией. Сам автор “Сказания. ” косвенно указывает на те произведения агиографической письменности, которые обращались в тогдашней Киевской Руси и могли служить ему примером для подражания. Так, автор, рассказывая о последних часах героя своего “Сказания. ”, князя Бориса, сообщает, что он “помышляет же мучение и страсть святого мученика Никиты и святого Вячеслава: подобно же сему бывьшю убиению (убьену)” (с. 33, строки 10—12). Здесь названы: первое— переведенное с греческого (апокрифическое) житие мученика Никиты, второе—чешское житие князя Вячеслава, умерщвленного в 929 г. по наветам его брата Болеслава. Вячеслав (Вацлав), причтенный к лику святых, признан был патроном Чехии.
Но, примыкая к агиографической традиции, произведения о Борисе и Глебе вместе с тем выпадали из нее, поскольку сами обстоятельства жизни и гибели князей не укладывались в традиционные схемы. Мученики обычно страдали и гибли за исповедание Христа, будучи побуждаемы мучителями отречься от него. Бориса и Глеба никто не принуждал к отречению. Убивший их князь Святополк формально числился таким же христианином, как и они. Жертвы политического убийства, Борис и Глеб были объявлены святыми не за исповедание веры, а за покорность их старшему брату, за проявление ими братолюбия, за кротость и смирение. Поэтому убедить церковные власти в святости князей было делом не простым и не легким, в особенности отстоять необходимость их канонизации перед византийскими церковниками. Не случайно, по свидетельству “Сказания. ”, сам киевский митрополит Георгий, грек по рождению и воспитанию, “бяше. не твьрдо вЬруя къ святыма” (с. 56, строка 21). На доказательство святости Бориса и Глеба и необходимости их прославления и направлено все “Сказание. ”.
В приведенном отрывке мы не находим восточнославянских речевых элементов, за исключением словосочетания уности моеЬ, оформленного по нормам фонетики и морфологии древнерусского, а не старославянского языка. И тот же торжественный книжный, древнеславянский язык обнаруживаем и далее на тех страницах, где оплакивается судьба юных князей дли прославляются их добродетели.
Однако, когда сообщается о фактах и о событиях, ясно проступают следы летописного источника, по-видимому, древнейшего “Начального летописного свода”, предшествовавшего появлению “Повести временных лет”. Так, мы видим там систематически выраженное восточнославянское фонетическое и морфологическое оформление собственных личных имен и географических названий: Володимеръ, Володимерь, Передъслава, Новгородьць, РостовЬ и т. д. На первых же страницах “Сказания” в его летописной части встречаем глаголы с восточнославянской приставкой рос- (“ростригъ ю красоты дьля лица ея”—с. 27, строка 12; с. 28, строка 1). Далее-характерный восточнославянизм розьный (вм. разный). Отметим, что этот языковой факт не был правильно понят даже переписчиком “Успенского сборника”, не узнавшим чуждого литературным традициям слова: “И посажа вся роснамъ землямъ в княжени. ” Вместо прилагательного роснамъ, очевидно, первоначально читалось розьнамъ. Разночтения к данному месту показывают, что и остальные писцы не воспринимали этого слова. Среди вариантов находим: различнымъ— Л; разднам—С; По зорным (?!)—М; празднамъ — Р; разнымъ— А. Некоторые писцы правильно поняли смысл, но передали его более привычными для позднейших периодов развития литературного языка формами, иные же вовсе исказили написанное.
В заключительной части “Сказания. ” повествуется о посмертных чудесах Бориса и Глеба, об открытии и перенесении их мощей. И здесь древнеславянская речевая стихия перемежается с русской. Отметим яркий пример внедрения в текст разговорной речи. В статье “О пренесении святою мученику” рассказывается о том, как при открытии мощей Бориса митрополит, взяв руку святого, благословлял ею князей: “И пакы Святославъ, имъ руку митрополичю и дрьжащю святаго руку, прилагааше къ вреду (к нарыву), имь же боляше на шии, и къ очима, и къ темени и по семь положи руку в гробЬ” (с. 56, строки 17—19). И когда начали петь литургию, “Святославъ же рече к Бьрнови: “НЬчьто мя на головЬ бодеть”. И съня Бьрнъ клобукь съ князя, и видЬ нъгъть святаго, и съня съ главы и въдасти и Святославу” (там же, строки 20—21). В словах князя, отраженных рассказом, несомненно, лежит печать речевой достоверности: так эти слова запомнились всем окружающим.
Мы видим и в этом древнейшем памятнике тот же письменный литературный язык старшего периода, язык смешанный, славяно-русский, язык, в котором восточнославянская речевая стихия дает себя знать порою даже сильнее и ярче, чем в нашем современном русском литературном словоупотреблении
Видео
На каком языке говорила РусьСкачать
Киевская Русь история на пальцах. От варягов до раздробленности.Скачать
Стили речиСкачать
Стили речи. Научный стиль, разговорный, официально-деловой, художественный, публицистический.Скачать
